(это нечто вроде киберпанка, только довольно укуренного. Кстати говоря, вот именно поэтому я и не пишу ориджи. Потому что они вот такие.)
Курочка Ряба
читать дальше
Мир, который создала курица, имеет форму яйца. Старуха долго хихикает над этим, тыльной стороной руки утирая текущую из уголка рта слюну. Она перестала принимать таблетки две недели назад, и теперь она в прекрасной форме – и совершенно безумна, разумеется.
Старик построил курицу из воспоминаний и микросхем, из тончайшей электроники и самых прекрасных снов. На самом деле эта машина вовсе не похожа на курицу, скорее уж она смахивает на плод греховной любви комбайна с жирафом. Когда основная работа была закончена, внутри корпуса оставалось место, и Старик соорудил примитивную цепь и подсоединил к фотоэлементам солнечной батареи, установленной на крыше. Когда первые лучи солнца попадают на фотоэлемент, курица начинает петь «Ах, мой милый Августин». Старуха уже дважды вытаскивала проклятый механизм и выбрасывала его на свалку, но каждый раз Старик возвращал его и ставил снова.
Два месяца курица клевала рассеянное в ноосфере информационное пшено, и теперь она создала из него мир. Мир уютно ложится в ладонь – тяжелое, прохладное яйцо с золотистой скорлупой.
Старик и Старуха любуются на него всю ночь. Они сидят, обнявшись, на ящиках, которые заменяют им мебель, и рассматривают гараж так, как будто видят его впервые. Пятна плесени на стенах, замусоренный бетонный пол, сплетения проводов, разбросанные тут и там инструменты вместе с пустыми упаковками из-под китайской лапши, облезлый чемодан, в котором Старуха хранит свое единственное красивое платье. Она собирается надеть его в тот день, когда они со Стариком сбегут в свой новый мир.
Старуха говорит с голосами. Старик внимательно прислушивается к ее бормотанию. Раньше у нее были другие голоса – те угрожали ей, заставляли кричать и плакать, и прижигать кожу на руках раскаленными кончиками ножниц. А теперь - подслушивать Старуху – все равно что стоять рядом, когда кто-то говорит по телефону и слышать лишь одну половину разговора.
Жизнь есть сон, шепчет Старуха. Жизнь есть страдание.
Яйцо лежит в специально приготовленном для него гнезде, и его гладкие бока матово поблескивают в тусклом свете единственной включенной лампочки. Яйцо – вещь в себе. Новая реальность абсолютно замкнута. Но Старуха знает, как обращаться с новорожденными, она поет новому миру и укачивает его, прижав к груди. Ее колыбельные бессвязны, и в них звучат смерть и чума.
В половину пятого утра всходит солнце, и курица поет песенку про милого Августина.
Следом за этим появляется Мышка.
Мышке двадцать лет, у нее лиловые волосы и тонкие проворные пальцы. Она жадна и любопытна - любопытство свойственно молодым.
- Ну и где ваш хваленый софт? – спрашивает она, лениво гоняя жвачку от одной щеки к другой.
Старик робко протягивает ей яйцо.
Яйцо – самый странный носитель данных, какой Мышка когда-либо видела. Дело даже не в физической форме, хотя она и совершенно идиотская – из-за этого Старику пришлось конструировать специальное считывающее устройство.
В виртуальном пространстве яйцо блестит еще ярче, чем в реале, где Старик со Старухой захватали его грязными пальцами. Но в остальном оно остается яйцом.
Мышка кружит над ним, щупая, сканируя, вычисляя, готовая в любую секунду отступить, если вирт взорвется красным, возвещающим о смертельной опасности. Яйцо абсолютно инертно, как будто его не существует ни в реале, ни в вирте.
Они совершенно чокнулись, думает Мышка и чувствует странную тревогу.
Старик и Старуха появляются рядом с ней – в виртуальном пространстве не бывает тел, но Мышка ощущает присутствие их разумов.
- Ты знаешь, что раньше, когда закладывали замок, под его фундаментом заживо хоронили ребенка или женщину? - спрашивает Старик.
- Нет.
- А знаешь ли ты, что боги сотворили мир, расчленив первого человека? Его кости стали горами, кровь – морями. А из паразитов, населявших его тело, народились люди, - Старуха визгливо смеется. - Ну что, ты поняла?
- Нет, - отвечает Мышка. – Что я должна понять?
Вирт взрывается изнутри, как будто энергия десятка термоядерных бомб оказалась заключена в наперсток.
И Мышка находится внутри этого наперстка.
- В основании мира лежит жертва, - говорит Старуха.
Мышка кричит, пока не захлебывается кровью, и на скорлупе золотого яйца появляется первая тонкая трещина.
Старуха проводит ногтями по своей груди, будто расстегивая невидимую молнию, и снимает с себя кожу, как куртку, и вместе с ней она снимает старость. Она встряхивает длинными светлыми волосами и отбрасывает пустую шкуру в сторону. Стремительно развертывающийся новый мир поглощает сброшенную кожу, как до этого он поглотил тело Мышки, и пустые упаковки из-под китайской лапши. Старик выплевывает зубные протезы – из его десен, как семена по весне, прорастают новые зубы.
Девушка и юноша берутся за руки и смотрят, как сквозь бетонный пол гаража пробивается нежная молодая трава.
Красавица и Чудовище
читать дальше
Дом расположен в центре города, но Бэлль не говорила с живым человеком уже больше года.
Формально она не пленница, но условия ее контракта недвусмысленно запрещают покидать пентхаус. Бэлль убирает, готовит еду, ухаживает за Чудовищем, и видит других людей только в стереовизоре. Даже еду – и то поднимают на специальном лифте. В доме множество чудесных технических штуковин, которыми Бэлль быстро учится пользоваться, они здорово облегчают ей работу, но тем самым лишь освобождают время для тоски.
Чудовище очень богат.
Бэлль должна следить за капельницами, через которые в его кровь поступают питательные вещества, и за аппаратом искусственного дыхания, а еще – обтирать его губкой и ворочать с боку на бок, чтобы не было пролежней. До этого Бэлль достаточно долго работала сиделкой, чтобы не испытывать отвращения к лежачим больным. Но несмотря на весь ее опыт, Чудовище ей глубоко противен – у него тощее, высохшее тело древнего старика, и кожа такая сухая, что ей приходится каждое утро вытряхивать из его постели множество беловатых чешуек. Но хуже всего его голова: на лысом черепе установлены десятки разъемов, куда подключены разноцветные провода.
Чудовище выглядит на сто лет, на самом деле ему сорок. Его тело отравлено наркотиками, которые такие, как он, используют, чтобы разгонять свой мозг до тех скоростей, что нужны для общения с компьютерами. Провода, которые торчат из его головы, называются интракраниальным интерфейсом.
Он общается с Бэлль крайне редко, всегда – через экраны видеофонов, установленные в каждом помещении. Обычно это какие-то простые указания. Добавь в питательную смесь глюкозы. Сделай мне инъекцию двух кубиков «ангельской мочи». Проверь окципитальный контакт… нет, не этот, левый латеральный, пожалуйста.
Чудовище живет в своем мире. Говорят, виртуальная реальность так прекрасна, так математически совершенна, что тот, кто увидел ее однажды, остается в ней навсегда.
У Чудовища неживой механический голос, а на видеофоне он не появляется даже в виде картинки: всякий раз, когда он заговаривает с Бэлль, на экране возникает обыкновенная заставка из сталкивающихся цветных шариков. Она знает, что он боится подосланных убийц – именно поэтому он заперся здесь и поэтому запер ее. Почему существо, чье тело фактически мумифицируется заживо, продолжает цепляться за жизнь, находится за гранью ее понимания. Иногда Бэлль хочется взять подушку и прижать ее к его лицу, а самой навалиться сверху всем весом и держать так, пока не стихнет последняя конвульсия. Конечно, Бэлль не делает этого. Контракт есть контракт, пусть она и не рада сама, что заключила его, польстившись на щедрую оплату. Теперь Принцесса должна жить в башне, со своим Чудовищем, и ждать появления Прекрасного Принца.
Когда хакеры конкурирующей компании атакуют пентхауз, это похоже на появление полтергейста. Плита на кухне включается и выключается, духовка хлопает дверцей, холодильник гудит так истошно, как будто он готов взорваться. Мигают лампы и индикаторы приборов, со всех стереовизоров разом обрушивается поток информации – обрывки популярных сериалов, музыкальных клипов, новостей и рекламы, сменяющие друг друга несколько раз за секунду. Бэлль бежит в спальню Чудовища и находит его в агонии. Изо рта у него идет пена, он хрипит и извивается в постели, как опутанная проводами, отвратительная личинка.
За мгновение до смерти Чудовище открывает глаза и смотрит прямо на Бэлль.
Она смеется от радости.
Гензель и Гретель
читать дальше
Двадцать третий уровень они получают в лесу. Здесь растут ели, такие огромные, что нижние их ветки расположены на расстоянии двух метров от земли, и оттого лес похож на древний храм, украшенный множеством колонн-стволов. Ветви сплетаются над головой, образуя плотный свод, и даже в ясный полдень в лесу царят зеленоватые сумерки. Земля устлана плотным слоем порыжевших иголок и опавших шишек. Кроме старых елей здесь растут только грибы с нежными бледными шляпками. Гензель и Гретель не ели со вчерашнего утра, но они знают, что грибы эти есть нельзя.
Они натыкаются на банду низкоуровневых разбойников, и Гензель потрошит их кривым ятаганом – рубящий урон на десять пунктов выше, чем у гладиуса, с которым он ходил пол-игры. Гретель держится в стороне, только убивает бандита-лучника одним метким выстрелом из своей винтовки с лазерным прицелом. Она не любит пачкать руки, поэтому окровавленные тела обыскивает ее брат. Потом они продолжают путь, время от времени сверяясь с картой. Зеленые сумерки становятся густо-синими, а это значит, что приближается ночь.
Домик вырастает перед ними, как из-под земли. Они осторожно обходят его кругом. Он невелик размером, но очень наряден – стены расписаны какими-то узорами, в окошки вставлены разноцветные стекла.
- Похож на пряничный домик, - замечает Гретель.
- В нем должна жить ведьма-людоедка, - говорит Гензель. – Наверняка уровневый босс.
Гензель толкает дверь, и она бесшумно открывается внутрь. Держа оружие наготове, друг за другом они входят, в любую секунду ожидая атаки.
- Здесь чисто.
- Никого.
Они обыскивают домик дважды, он подпола, где вместо картошки хранятся конфеты, до чердака. Не удержавшись, Гретель отколупывает кусочек стены и кладет его в рот.
- Пряник! – восклицает она. - Вкусно!
Побросав оружие на пол, брат с сестрой съедают угол столешницы, сделанной из шоколадной плитки, и одну из диванных подушек из нежной розовой пастилы. За окном шумит холодный ветер и сгущается тьма, но внутри пряничного домика тепло и пахнет карамелью и пряностями.
- Переночуем здесь, - предлагает Гензель.
Они идут в спальню – там всего одна кровать, но такая большая, что на ней можно уместиться не только вдвоем, но и вчетвером. Матрас сделан из желе, он крайне забавно пружинит, когда они на него укладываются.
- Господи, как я объелась, - говорит Гретель и поглаживает вздувшийся живот. – Теперь месяц не смогу смотреть на сладкое.
- Бифштекс бы сейчас, - мечтательно вторит ей Гензель.
Они засыпают.
Через какое-то время желе под ними проседает и втягивает в себя их тела, обволакивая их своей скользкой лаской. Двери и окна захлопываются наглухо, а стены домика начинают шевелиться, как щеки жующего человека. Потом слышится хруст, какой издают разгрызаемые кости.
@темы: кавайная смерть, мы курим сказки, чьё-то, не моё, В том, что я сексуальный, я не сомневаюсь. И в том, что маньяк, тоже...(с), "Там ужас, хаос, мрак и смерть. Пойдем, посмотрим?.."
Нет, ну надо ж как фантазия у людей здоровски работает...